София Парнок

Моя София Парнок

Добавляю одну из фотографий Софии Парнок. Это мое видение в плане красок... Хотелось бы видеть цветными и другие фотографии Софии, но большинство из них очень низкого качества. Когда-нибудь попробую поработать над другими...

Цветной вариант фото Софии Парнок

Глядя на фото, вспоминается одно из писем Софии Яковлевны, где она пишет, что посылает фото, но какая-то она на нем слишком серьезная и деловая (цитирую по памяти), не такая как в жизни. Здесь тоже очень серьезная.

 

София Парнок посвящение Фаине Раневской

София Парнок. Стих, посвященный Фаине Раневской…

Я тебе прощаю все грехи,
Не прощаю только этих двух:
Про себя читаешь ты стихи,
А целуешь вслух.

Веселись, греши и хорошей,
Только помни мой родительский наказ

Поцелуй, мой друг, не для ушей,
Музыка, мой ангел, не для глаз.

 

 

София Парнок

София Яковлевна Парнок...  Когда я думаю о ней, то мне вспоминаются строки Марины Цветаевой, посвященные брату ее мужа, Петру Эфрону:
"Пусть листья осыпались, смыты и стерты
На траурных лентах слова.
И, если для целого мира Вы мертвый,
Я тоже мертва."

В стихах ее настолько живая душа видится, чувствуется...  что я тоже не могу принять как данность, что София Парнок поэт уже ушедшего века. Для меня она жива. Потому что влияет на меня, на мою жизнь. Ее строки несут добро и теплоту в мою душу.

Могут ли строки перетекать из души в душу? Я думаю, да. Кто еще кроме Софии Яковлевны Парнок мог сказать,

"Что мне усмешка на этих жестоких устах!

Все, чем живу я, во что безраздумно я верую,

Взвесил, оценщик, скажи, на каких ты весах?

Душу живую какою измерил ты мерою?

Здесь ли ты был, когда совершалось в тиши

Дело души."

Парадоксально, что сегодняшний мир построен на неких принципах, которые нам внушались с детства, и основываясь на которых живет большинство людей. А София Парнок оставалась собой всегда, в царской России, во времена гражданской войны и Гулагов.

Не каждый способен позволять себе жить вне времени, быть самим собой.

 

© Адель

 

 

Воспоминания о Софии Яковлевне Парнок Анастасии Ивановны Цветаевой (1894-1993)

Лето. <...> Мы сидим на террасе максиного дома, на открытом воздухе. Было нас — не помню точно — двенадцать-пятнадцать человек. Сегодня будет читать Соня Парнок. Марина высоко ставила поэзию Парнок, ее кованый стих, ее владение инструментовкой. Мы все, тогда жившие в Коктебеле, часто просили ее стихов.

- Ну, хорошо, — говорит Соня Парнок, — буду читать, голова не болит сегодня. — И, помедлив: — Что прочесть? — произносит она своим живым, как медленно набегающая волна голосом (нет, не так — какая-то пушистость в голосе, что-то от движенья ее тяжелой от волос головы на высокой шее и от смычка по пчелиному звуку струны, смычка по виолончели...).

К чему узор! — говорит просяще Марина. — Мое любимое!

И, кивнув ей, Соня впадает в ее желание:

К чему узор расцвечивает пёстро?

Нет упоения сильней, чем в ритме.

Два акта перед бурным болеро

Пускай оркестр гремучий повторит мне.

Не поцелуй, — предпоцелуйный миг,

Не музыка, а то, что перед нею, —

Яд предвкушений в кровь мою проник,

И загораюсь я и леденею. <...>

Мы просим еще. <...>

— Соня, еще одно! — говорит Марина. — Нас еще не зовут, скажите еще одно!

Тогда Соня, встав, бегло поправив «шлем» темно-рыжей прически, тем давая знать, что последнее, на ходу, в шутку почти что:

Окиньте беглым мимолетным взглядом

Мою ладонь:

Здесь две судьбы, одна с другою рядом,

Двойной огонь.

Двух жизней линии проходят остро,

Здесь «да» и «нет» —

Вот мой ответ, прелестный Калиостро,

Вот мой ответ.

Блеснут ли мне спасительные дали,

Пойду ль ко дну —

Одну судьбу мою Вы разгадали,

Но лишь одну.

Щелкнул портсигар. Соня устала? Ее низкий голос, чуть хриплый: — Идем ужинать? Тонкие пальцы с перстнем несут ко рту мундштук с папиросой — затяжка, клуб дыма. (А как часто над высоким великолепным лбом, скрыв короною змею косы, — белизна смоченного в воде полотенца — от частой головной боли!) <...>

Маринина дружба с Софьей Яковлевной Парнок продолжалась. Они появлялись вместе на литературных вечерах, увлекались стихами друг друга, и каждое новое стихотворение одной из них встречалось двойной радостью. Марина была много моложе Сони, но Соня прекрасно понимала, какой поэт вырастает из Марины.

Как эффектны, как хороши они были вдвоем: Марина — выше, стройнее, с пышной, как цветок, головой, в платье старинной моды — узком в талии, широком внизу. Соня — чуть ниже, тяжелоглазая, в вязаной куртке с отложным воротником. <...> Я была в восторге от Сони. И не только стихами ее я, как и все вокруг, восхищалась, вся она, каждым движением своим, заразительностью веселья, необычайной силой сочувствия каждому огорчению рядом, способностью войти в любую судьбу, всё отдать, всё повернуть в своем дне, с размаху, на себя не оглядываясь, неуемная страсть — помочь. И сама Соня была подобна какому-то произведению искусства, словно — оживший портрет первоклассного мастера, — оживший, — чудо природы! Побыв полдня с ней, в стихии ее понимания, ее юмора, ее смеха, ее самоотдачи — от нее выходил как после симфонического концерта, потрясенный тем, что есть на свете—такое.

 

(Цветаева без глянца, - СПб: Амфора: 2008)

Обновлено
 

Воспоминания о Софии Яковлевне Парнок С.И.Липкина (1911-2003)

"Был вечер Шенгели в 1929 г. Пришли его друзья, из молодежи пришел только я. Там я и встретил Софию Парнок. Она была не маленького, но и не большого роста, я бы сказал - выше среднего женского. У нее были довольно широкие плечи, очень хорошая улыбка, но глаза грустные. Молчаливая. Лично с ней я разговаривал мало, в основном на литературные темы. Потом встречал ее два-три раза в основном у Шенгели. В то время она работала над оперой.
Я не знаю как она относилась к Советской власти. Боялись на эти темы говорить. Но я понял, что она не ценила Маяковского, о котором тогда часто говорили. Из поэтов очень ценила Ходасевича; без восторга, но ценила Ахматову, ценила Шенгели, который нас и познакомил. Вообще она была далека от советской поэзии, печаталась мало в эти годы.

С ее сестрой, я был в более близких отношениях. Та пищала, а Парнок говорила очень спокойно. Ничего южного, ростовского, ведь она кажется из Ростова, в ее речи не было. Чисто московский акцент.

В те времена в литературной среде одевались довольно скромно... Но иногда странно, например кто-нибудь мог быть в красивом платье, но пришел босиком. Такое бывало... Парнок же всегда одевалась в белую блузку и темную юбку. Это мне очень запомнилось. Она была аккуратна, но одеждой не выделялась, ее необычность проявлялась когда она говорила... Но часто она молчала."

 

София Парнок - дань памяти 120 лет спустя

 

Сколько прекрасных поэтов забыты широкими массами людей?

О скольких замалчивалось?

Одна из самых незаурядных личностей и прекрасный поэт

серебряного века - София Яковлевна Парнок.

Хотелось бы, чтобы проходило больше творческих вечеров, посвященных

данному поэту. Но уже хорошо, что иногда они проходят, пусть даже

как дань памяти...