Ю.Е. Штуцер

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Дорогая, незабвенная Адя! Твои стихи, твои слова звучат во мне всегда; в тяжелую минуту, когда я задыхалась от безмолвного горя, они освобождали мою душу. Ты знала – когда твоя «душа поет», моя – звучит с ней одним созвучием, и ты несла мне свои стихи в те тяжелые годы.
Бесконечное, почти нечеловеческое страдание выпало на твою долю. Тогда, в те темные дни, когда смерть и голод царили в …, и люди зверели, когда даже люди образованные проявляли только эгоизм, твоя душа все утончалась, просветлялась, просвечала твое маленькое, слабенькое тельце вливало в него сверхчеловеческие силы. – В тебе царил дух, любовь, самоотвержение, полное отречение от всего «для себя».
Я помню тебя в те ужасные дни… ты стоишь передо мной на коленях, целуешь мои руки: «Вот о Вашем сыне…» «Господи! Везде кручина…Может не надо…» –«Ах, как же не надо. Я ведь задыхаюсь, Вашими словами я буду плакать!» «Только знать бы, знать наверное, что Ты сам себе избрал его».
А тюрьма! Какую дружную семью мы составляли там; наши мысли, чувства сливались… любили, молились, ждали, надеялись – кто никогда не был «рыцарем» стал «рыцарем тюрьмы». «Как безумен, как чудесен этот мир…», «Сердце учится молиться и молчать…»
Подвальные: «Ночь ползет…», «Я заточил тебя…», «В этот судный день…». Я помню, как изнемогая от усталости ты, стоя в «подребиловке» закрыла глаза, чтобы не видеть озверелых лиц, толкотни… не слышать грубых обидных слов. Ты забыла все, – в эти минуты родилось твое стихотворение «Заросла тропа…».
Ты нашла путь, стезя просветлела! О, как ты боролась, чтобы «муки жизни» не захлестнули, не затемнили души твоей, ты постоянно спрашивала: «Дух, ты жив?».
В тиши ночи, когда слабое тело твое, онемевши от усталости, затихало, как бы сбрасывалось как связующий, тесный покров, – освободившаяся душа твоя пела, поднималась к звездному небу: «И каждый день… А чудеса меж Ним и нами…» А завтра опять борьба… Борьба за жизнь близких до изнеможения! Забыть! Уснуть! Но сон не спускается на измученное тело, в изнеможении распростертое… а душа тянется к свету, ища мучительно примиряющей любви «расколотому миру»: «Не зажигай свечи в ночи…».
Не берегла ты своих сил, тело – оно не существовало, оно было послушным рабом твоей души, переполненной любви…
Помню холодный январский день, ледяной ветер бушевал, – дрожащая от холода и слабости, ты пришла к нам в немецкую колонию: «Достаньте, ради Бога, что-нибудь съестное, я не могу вернуться с пустым. Даля всю ночь просидел на стуле, не ложился, плакал: «Я не могу спать, я все равно умру», он часто так; а Никуленька с каждым днем тает, не хочет съесть и кусочка, не поделившись со всеми». – Достали у соседа мяса, и ты бежишь в темной ночи через горы домой. Не отняли бы! Вчера убили одного, отняли добычу! В ту ночь ты написала «Подаяние»: «Над человеческим страданием…».
После таких ночей, когда душа мучительно остро переживала дневные события, утром на твоем ночном столике лежало новое стихотворение, так составился цикл «голодных стихов». Может быть они не отделаны, не совершенны по форме, не до того было… но в них апофеоз твоего страдания!
Хлеб: «У мира отнят…»
«Я встретила сегодня М.Н., ах, как мучительно, что помочь нельзя!» Голод: «Она прошла…»
«Знаете, дорогая, я думала, что не встану больше, мне сделалось дурно и я приняла это за смерть, вот записала: Это странно, что смерть пришла днем…»
Как близка в эти дни была тебе смерть! Она витала над всеми! Ты чувствовала, что недолго ждать тебе ее, всегда была готова принять ее. Большая усталость и глубокая тоска по истинной родине томила тебя: «Поддержи меня, Господи святый…», «Долог ли, короток….»
Именины Любы! «Дорогая, в этот раз я ничего не могу тебе подарить, все отдано!» «Ах, такая усталость от вещей, все равно их никуда с собой не возьмешь!» – «Вот, в память нашего разговора я написала ночью: «Когда-то любила я книги…»
Не о своем только горе, своей нужде болела душа твоя, – несчастье родины разрывало сердце твое, хотелось «понять, простить», надеяться: «Да, я умру, не поняв…», «Мало мы ее любили, мало понимали», ты горевала: «Ах, ты знойная… полюбить тебя…»,, «Слишком мы жили своей жизнью» «Эта скорбь – это расплата…» – Какой надеждой дышат твои слова: «Выходи поутру за околицу… нам дано быть предутренней стражей…» радостной верой, как жаворонок взвиваются они в высь!
Все тяжелее нависают тучи! Как вырваться из этого кольца смерти и голода, спасти детей?! (Путешествие в Симферополь. (Стихотворение, написанное в последнюю ночь ожидания отъезда я не имею).
Помню тебя в Симферополе. Ты жалуешься: «Такая усталость, такой материализм охватил меня, что муза моя уснула». Но заботы о других, близких и дальних не кончаются. Каждый день в холод, в дождь, полу босая ты идешь голодную ма…: «Я ей ношу картофельную шелуху, остатки… Я знаю, как это ценно».
Но ненадолго уснула твоя муза, в Москву ты посылаешь мне свои стихи, в них слышится тоска по духовной деятельности, по той истинной родине: «У плиты», «Голубь мой сизокрылый».
Но, наконец, и радость – мальчики твои поправляются, веселы, полны жизни и вдохновения. Даниил написал повесть… маленький Никита пишет стихи: «Я эту форму назвал «косой, мама, потому что как в косе лента – так в стихах слова перевиваются – повторяются, и ты напиши также: «Я вырезал ключик…» И ты ответила сыну: «Откуда ты мальчик таинственный…»
И все чаще и чаще слышится предчувствие смерти, а борьба тяжелая с нуждой подтачивает твои последние силы!
______________________

Последнее свидание наше! В июне 25 года… Как я стремилась свидеться с тобой, и ты меня ждала! Ты больна! Уж печать смерти на челе твоем! Я знаю, ты уйдешь от нас! «В дом свой отчий»… Там мы встретимся, дорогая! Измученное тело почти не чувствует страданий, в полудремоте сомкнулись веки, на лице торжественная, радостная полуулыбка: «Поддержи меня, Господи Святый, Засвети предо мною свечу Отпусти меня в дом мой Отчий, Двери свои отвори!»…» Ты очнулась, узнала меня, ласково жмешь мою руку: «Милая, я хотела прочитать Вам…» Ты мне говоришь о своем творчестве, о стихах, об очерках того «темного времени». Ты не удивлена, что я здесь, для тебя уже не существует времени и пространства. Твоя творческая фантазия продолжает работать, отдельные фразы, рифмы шепчут твои губы: «Завтра рождение Евг.А., я сочинила стихи для Вероники. Опять «веки тяжкие ложатся на глаза». Я держу твою добрую руку и горькие жгучие слезы падают на твою постель. Прощай, мой друг, там мы встретимся! Хочется запечатлеть навеки твой светлый образ, твои слова, память твою!
Твой дух, нежная душа твоя живет в твоем мальчике Никите. Не лучший ли памятник он твой! Пусть твоя память, твой гений руководит его творческой, чистой душой.